Андрей Кротков
Теща для попугая
Параллельное Чили на кончике птичьего языка
Алехандро Ходоровский. Попугай с семью языками. /Пер. с исп. В.Петрова. М.: Митин Журнал; Тверь, Kolonna Publications, 2006, 400 с.
Параллельное Чили, которое не есть настоящее Чили, психоделические ландшафты, «Общество цветущего клубня». Сквозь гул текста слышны знакомые напевы. Сам автор «мим, психошаман, исследователь языка Таро и создатель эзотерических комиксов» дополнительно отрекомендован как культовый современный режиссер. Честно признаюсь, не видел ни одной его картины.
Едва ли имеет смысл точно вычислять, что перед нами магический реализм, закритический натурализм или психоделический кретинизм. Латиноамериканские интеллектуалы давно уже не тащатся в хвосте европейской литературной традиции, во многих случаях сами задают тон, а уж Алехандро Ходоровского в неумелости не заподозришь.
Пространный текст «Попугая» похож на контейнер, беспорядочно набитый разнородным мусором, но при ближайшем рассмотрении становится ясно, что мусор этот подобран тщательно и размещен с умыслом. Это, можно сказать, дорогой элитный мусор. Свободная игра расширенного неведомо чем сознания на самом деле плод титанического труда холодного разума. Нужно адское терпение и прилежание, чтобы сочинить 400 страниц текста, в котором крайне редко попадаются логически связанные фразы и абзацы. Сюжет ведет себя как утопающий время от времени выныривает, тонет и пускает пузыри. Если, конечно, можно назвать сюжетом описание похождений группы очеловеченных «архетипов», которые появляются то там, то здесь, оглашая свои появления леворадикальными, антикоммунистическими, психоделическими и сексуально-революционными лозунгами.
«Электрическая мухоловка обезумела: ее бешеный треск прервал сиесту монахов. Посыпались возгласы на немецком, французском и итальянском. Черные сутаны закружились и потянулись к алтарю вслед за аббатом, который шел, закрыв уши руками в синих перчатках надеваемых специально на тот случай, если во сне пальцы случайно прикоснутся к стыдным частям, и тонзура его казалась большим багровым глазом».
«Генерал Лагаррета будет курить ладан. Ну что ж, что у челюсти нет верхней части она все равно будет стучать зубами! Надо, чтобы она опровергла сама себя! Навалиться на нее всей мощью церкви и трех ветвей власти и пусть она выдаст пророчество о семи коровах размером со слона! Его Превосходительство президент дон Геге Виуэла требует экзорцизма!»
«События получили неожиданный оборот: романист сходил с ума. Только от нее зависело, убьют его сейчас за святотатство или нет. Гуалы были магическими животными, в которых обитали благородные души предков. Но время приносило с собой перемены, все более и более печальные. Утки ничего не сделали для арауканов».
Три отрывка следуют по степени нарастания абсурда. Может показаться, что приемчик нечестный: цитаты, вырванные из контекста, ничего не доказывают. Но контекста вокруг приведенных отрывков просто нет, как нет его в книге вообще. Повествование вневременно и внепространственно, галлюцинаторно, сходно с путаным дурным сновидением больного. Даже опытный читатель, пробираясь сквозь «Попугая», едва ли сумеет удержать в памяти содержание предыдущей страницы, да в этом и нет необходимости, ибо текстовое пространство намеренно и полностью разрушено.
Под пером Ходоровского жанровое определение «черный юмор» вырастает до политико-эстетической концепции. Он вогнал в роман буквально все, что в нашем представлении связывается с Латинской Америкой, отчего у читателя возникает непреодолимое ощущение острейшего политического психоза: если это черный юмор, то уж больно черный и почему-то совсем не смешной. Ни капельки. Жутко серьезный, почти маниакальный в стремлении автора дробить текст в мельчайшие неудобоваримые и неудобопонимаемые кусочки. Словно бы Маркес, Борхес, Кортасар, Че Гевара, субкоманданте Маркос и Карлос Кастанеда взялись сочинять вместе, но в процессе работы переругались и порвали рукопись в клочки, после чего все же решили ее издать, чтобы добро не пропадало. Неудивительно, что для такой гомерической болтовни и попугаю понадобится семь языков название, позаимствованное у поэта Никанора Парры, очень подходит.
http://exlibris.ng.ru/lit/2006-06-15/8_tesha.html